«Солнечный удар»: Обломок империи

Антон Сидоренко, 12 октября 2014 г.

В стране с непредсказуемым прошлым само понятие исторического кино — абсурд и нонсенс. Никита Михалков понял это одним из первых среди российских режиссеров и стал регулярно тренироваться на зрителе в жанре магического сюрреализма.

«Солнечному удару» далеко до апофигея «Утомленных солнцем 2», но свой вклад в победу над репутацией Михалкова как классика кино он внесет, это точно.

Напичканная персонажами с фирменными михалковскими интонациями картина пытается быть третьей лишней в хорошо известном дуэте, добавив к извечным «Кто виноват?» и «Что делать?» такой же вечный вопрос «Как же это произошло?».

В качестве автора, ограниченного, кажется, лишь бюджетом Российской Федерации, Никита Сергеевич подошел к съемкам нового фильма с присущим ему размахом. Короткий, на две страницы, рассказ Ивана Бунина он превратил в трехчасовое тяжеловесное зрелище, развивающееся параллельно в двух временах — до и после Апокалипсиса, названного Русской Революцией.

Первое — 1907 год, Волга, пароход, внезапно охваченный любовным зудом к замужней незнакомке поручик — яркое, солнечное, праздничное, музыкальное, с шаблонными гимназистками румяными и прочими атрибутами России-которую-они-потеряли.

Второе — 1920, лагерь для военнопленных врангелевцев, тот самый поручик, ностальгирующий по былому великолепию пароходов с барышнями — мрачное, серое, а-ля германовский Арканар пространство.

На таком разительном контрасте и на общем персонаже — все том же самом поручике — и построен весь «Солнечный удар». Несчастный влюбленный офицер так и не догадался, за какие грехи его ударило по голове амуром. Но почему он с несколькими сотнями других пленных большевиками вояк вдруг оказался в вонючем трюме грязной тюремной баржи, старательно перечисляет автор фильма. Точнее, различные персонажи, которые произносят однотипные монологи, скороговоркой намекая зрителю, что все беды в мире от либеральных идей, поездок за границу и теории Чарльза Дарвина.

Мартиньш Калита в фильме «Солнечный удар»

Кто спорит, империи рушатся именно от того, что их поданные внезапно начинают догадываться и желать того, чего им знать и желать не положено. Но вряд ли об этом будут думать зрители «Солнечного удара», выходя с просмотра. Тем более, что ответ на вопрос, мучающий главного героя, очень хорошо осветил Элем Климов в своей гениальной «Агонии», действие в которой происходит аккурат между двумя временными пластами «Солнечного удара».

Сам Михалков утверждает, что задумывал концепцию своего фильма 37 лет назад. Наверное, появись «Солнечный удар» в конце 1980-х или в самом начале 1990-х, примерно в то время же что и «Урга» или первые «Утомленные солнцем», то публицистический эффект от этой картины был бы куда более яркий. И даже теперь, при определенном старании, авторский взгляд на национальную историю в кино может себя оправдывать (пример — один из лучших российских фильмов за последние годы — «Жила-была одна баба» другого классика позднесоветского кинематографа Андрея Смирнова, картина, задуманная все в те же брежневские годы). В результате в зале минской «Беларуси» — почти исключительно ровесники Михалкова, постоянные зрители «Вечера с Владимиром Соловьевым», в гробовой тишине недоуменно выискивающие на экране черты своего прежнего кумира.

Если Смирнов даже не думал заигрывать со зрителем, а к своей режиссуре по-прежнему предъявляет самые строгие требования, то Михалков, как и раньше, в погоне за голливудскими миражами. «Солнечный удар» — намеренно и чрезмерно напичканное аттракционами кинополотно, собственно кино и более-менее внятная история в котором начинается в начале третьего часа. В фильме все чрезмерно, все бьет через край своим водевильным мельтешением. И даже прекраснейшая работа оператора Владислава Опельянца, как всегда дивная музыка Эдуарда Артемьева общую картину не меняют.

При всем непомерном, каком-то звероподобном, выражаясь по Михалкову, рвении, актеры в «Солнечном ударе» выглядят как куклы-марионетки, внешне приятные и красивые, но не запоминающиеся, за исключением старых любимцев режиссера — Александра Адабашьяна и Авангарда Леонтьева, у которых маленькие, но очень приметные роли мерзавцев. А также совершенно дивная Мириам Сехон в роли неудовлетворенной злобствующей комиссарши «Землячки»-Залкинд. Исполнители главных ролей Мартинс Калита (неуловимо напоминающий минского актера Петра Юрченкова-младшего в его лучшие годы) и Виктория Соловьева до обидного банальны. И даже если эта банальность является частью авторского замысла (дескать, одни из многих подданных империи), то этот замысел не удался — за красивых, но безликих героев особо не переживаешь.

В любом случае, обсуждать кинематографические достоинства и недостатки «Солнечного удара» бессмысленно. В погоне за зрелищностью (как он ее понимает), Никита Сергеевич опять проиграл очередное сражение с Голливудом — как и в случае со всеми его последними, начиная с «Сибирского цирюльника», фильмами.

Виктория Соловьева в фильме «Солнечный удар»

Для «Солнечного удара», яркого, но распадающегося на фрагменты, прекрасно подошел бы жанр графического романа или даже анимации. Россию, которую потерял Никита Сергеевич, можно обрести только в условном мире этого олигарха-режиссера. Который не смотрит на расходы и снимает Волгу-мать в Швейцарии (как говорится, и эти люди запрещают ковырять в носу!..). С восторгом неофита, дорвавшегося до компьютерной анимации, непрерывно передвигает по экрану летающие женские шарфики, бумажные журавлики и солнечные лучики и заставляет своих персонажей залипать в бесконечных рапидах.

«Солнечный удар» перегружен цитатами и намеками. Но одной тени эйзенштейновского «Потемкина», пущенной в виде детской коляски по знаменитой одесской лестнице, мало, чтобы претендовать на звание главного эксперта по экранизации российской литературной классики. И дело не в таланте или мастерстве, а в самом карнавальном характере автора. Не исключено, что тонкий бунинский экзистенциализм в «Солнечном ударе» лучше удался бы тому же Сергею Урсуляку, режиссеру, с успехом переложившего на язык кино прозу такого непростого автора как Юрий Трифонов, а также решающего сложные многофигурные задачи вроде экранизации романа «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана, а теперь вот самого шолоховского «Тихого Дона».

По крайней мере, с интонацией, с которой следует подходить к такой национальной трагедии как Гражданская война, шутить не стоит. Пароход истории Никиты Михалкова в этот раз оказался опять перегруженным, подобно веселому судну из музыкальной комедии Григория Александрова «Волга-Волга». В «Солнечный удар» вместилась бездна примет канувшей в Лету империи, множество лиц, шинелей и собака с увлекательной для белорусского уха кличкой Сябр, но не поместилось самое главное. Ответа ни на новый, ни на два классических вопроса высокопоставленный автор, который за полтора десятилетия превратился из того, кого вполне серьезно упоминали в рейтингах вероятных претендентов на престол, в шута у подножия трона, не дает.

С корабля истории так же легко, как с парохода «Летучій», не спрыгнешь.