Журко Рома

Фильм про писателей, про разность писателей, про писательский эгоизм, про человеческий эгоизм. Даже не знаешь, что глубже замысел режессёра или актёрская игра работащая на этот замысел? Глубже то, что осталось в тебе после Михаила Ульянова, Инны Чуриковой и 99 минут Глеба Панфилова.

Необыкновенно превращение совершенно простых персонажей в сложные, загадончые существа, необыкновенно прошлое и мечты, которые истончают их, навещают во сне, догоняют в болезни, заставляют красть помидор в подгнившем и поломанном настоящем. Как он расчёсывал Рико, как подавал ему суп, как менялись его рубашки, шляпы и мысли, так Рико шёл на свой кокосовый закат, мечтал, изобретал, чудил, крал бесплатную колбасу, лицом вытряхивал росы, самоуважение, одиночество и надежды, вытряхивал и выдумывал новый мир, мир бесконечного пляжа, любви и голубых бассейнов. С тем он и скатывался с лестницы, с тем он и вспоминал отца, когда начищал ботинки. Ковбои становятся людьми, кошмары останутся под Нью-Йорком, друзья будут смеяться не смотря на замоченные штаны и полуночные стоны.

Сильное зрелище человека. Бог - окулист. Зелёный огонёк. И писатель, настоящий как депрессия. Слёзы сглаиываются как оливки, а мысли тают, то здесь, то там перед нашими жёлтыми окнами. Мы наблюдаем и мы внутри.

Про смерть нужно говорить мало. Ботинки залитые солью, копилка машины, баня и снег, костёр и космос, Аукцыон и Введенский, свечи, которые не горят и тела направленные туда. Балабанов пронёс эту боль и водку с собой, боль и рыбу, глаза и губы и расстался с ней, отпустил. Сквозь фильм. "И тогда я понял как я умру."

Каждый кадр - любовь к красоте. Каждый монолог - любовь. Каждая любовь - одна и навсегда. Последняя, "необратимая". Здесь смерть и с окурком в животе, и со шрамом на шее, и в цветах, и с шампанским, и курит, и заботится, и дует на снег и рушится вместе с аварийными корпусами и красивыми зданиями. Она снится и пьёт вместе с тобой. Учит тебя, что как-то это можно трезвее встретить. Не убиваться о вино и не показывать своё безразличие сквозь сигаретный дым. Какое милое создание, эта Неубивка. Ходит в жёлтом платье.

Это удивительно, когда ты понимаешь танец без танца, видишь всё просто так, бесплатно и не имея на это прав. Схожее ощущение у меня было только от Марка Шагала и Рене Магритта. В этой картине столько воздуха! Она похожа на лес. Многоэтажный лес многоэтажных гнёзд и многоголосых птиц. У тебя открывается ещё что-то, чем можно дышать и ты становишься прост и ясен себе. Как дикая грушка.

Это и и фильм праздник и фильм ужас. Все живут так, что скоро, совсем скоро - просто жить будет нельзя нигде. Как "Жестяной барабан" стучало время тогда. Номера шикарны! "Поедемте в номера!"

Конечно, Хоббит – это не просто красивая сказка с драчками, это еще и мой гармонизатор. В связи с тем, что сказочник Роу не оставил наследников, и в фильмах про вторую мировую немцы перестали быть просто плохими, а кое-где даже стали хорошими – все смешалось! Уже не понять где добро, а где зло. Все превратились в психологов, невротиков и терапевтов, не оставляя места бескомпромиссному и бесповоротному безумию.
Поэтому только Хоббит меня спасает. Зло здесь чудовищно, а добро – к нему беспощадно. Все на своих нереальных местах.
Хоббит – это моя философия максимализма. Хоббит – это моя карта населения, где орки – это китайцы, эльфы – йоги и сыроеды, гномы – украинцы, хоббиты – белорусы, а страшненькие люди на озере под горой – россияне. Хоббит – это история босой любви к земле под ногами и окружающим царствам. Хоббит – это ежик в тумане кольца. Хоббит – дружба между всем и вся перед лицом черной магии. Хоббит – моя не последняя сказка. Никому ее не отдам.