«Токио!»: Незнакомец в большом городе

Антон Сидоренко, 31 мая 2009 г.

Снимать игровые киноальманахи о великих столицах мира постепенно стало тенденцией.

В прокате такие ленты всегда идут успешно: помимо режиссерских знаменитостей, зрителя привлекают сами достопримечательности. Не избежал участи быть в очередной раз прославленным на экране и главный город Японии.

Столица Империи Солнца ассоциируется скорее с чем-то расплывчатым, абстрактным, чем с конкретными туристическими объектами. Токио — это Дух Будущего из ультрамодных анимэ, пестрое, многоуровневое хитросплетение машин, людей и небоскребов, прошитое бесконечными тоннелями путепроводов. Реальность уступает здесь метафизике постиндустриальной цивилизации, ухватить которую может только местный. Гайдзинам-чужестранцам остается только удивленно крутить головой и придумывать свою логику существования в одном из главных мегаполисов мира.

Помнится, легкая на подъем София Коппола в «Трудностях перевода» сочинила для Токио сентиментальную лавстори, оттенив огромным городом чувства своих страдающих героев. В ленте талантливой американки японская столица стала местом глобального отчуждения и разрушения эмоциональных коммуникаций. Для авторов нового альманаха, тоже неяпонцев, этот город оказался чем-то очень похожим. Как такового Токио или, шире, Японии, в «Токио!» нет. Так что любителям страноведения в кинозале на сеансе делать нечего. Режиссеры проекта выражают самих себя, свой яркий и, безусловно, спорный авторский стиль, оттенив его фрагментами токийских декораций.

Первая новелла любимца интеллектуальной молодежи Мишеля Гондри поставлена по какому-то американскому комиксу. В бумажном оригинале ее герои-провинциалы, парень и девушка, собираются покорить другой, не менее впечатляющий мегаполис — Нью-Йорк. Но сама развязка истории (вполне в стиле Гондри, кстати), превращение заброшенной и позабытой парнем девушки в стул (!!!), прекрасно ложится на самобытную японскую традицию страшных сказок-квайданов. Поэтому японский антураж у Гондри выглядит очень естественно, словно создатель «Вечного сияния чистого разума» всю жизнь снимал про страну, где изобрели суси с сасими. С другой стороны, наш мир так унифицирован, что и люди на разных континентах поневоле должны напоминать друг друга. Хотя, кто знает, может быть, настоящие японцы в ситуации, предложенной сценарием новеллы Гондри, действовали бы и иначе.

Ю Аои и Тэруюки Кагава в фильме «Токио»

Короткие, чуть более чем по полчаса, части альманаха наилучшим образом выявляют стиль режиссера и его образ мышления. Тот же Гондри за отведенные ему минуты умудрился продемонстрировать и свои недостатки в виде затянутых диалогов, тормозящих развитие сюжета.

Режиссер-легенда французской «Новой новой волны» Лео Каракс, чей эпизод в «Токио!» стал его первой работой почти за десять лет, свое время использовал идеально. Автор «Любовников с Нового моста» словно не изменился со времен веселых восьмидесятых. Его новелла про дьяволоподобного дерьмочеловека из канализации смешная и загадочная в равной степени. С одной стороны, она является причудливой сатирой не только на отношение японцев к иноземцам (гайдзинам), но и высмеивает ксенофобию как явление в целом. С другой, выдает в Караксе стопроцентного мизантропа. Открытый Караксом в свое время исполнитель главной роли Дени Лаван в «Токио!» играет существо мерзко-потустороннее, а поэтому притягательное, идеального героя городских комиксов. Опять же, сюжет новеллы Каракса мог быть размещен в любом другом мегаполисе, но именно комиксовая культура японцев породила таких нелепых и бессмысленных монстров как Годзилла. Господин Дерьмо в исполнении Лавана из той же оперы.

Финальная часть альманаха доверена единственному азиату в проекте, корейцу Джун-хо Бону (он же Пон Чон Хо). Как мегаполис Сеул не уступает Токио и тоже может служить примером дошедшей до крайней черты урбанизации. Тем не менее, кореец сделал самое японское кино во всем киносборнике. По духу оно напоминает прозу наконец-то вышедшего недавно из моды Харуки Мураками. Азиатов принято называть загадочными, но новелла корейца самая внятная и легко считываемая. Предельный индивидуализм и разобщенность «урбан сапиенс» Джун-хо Бон передал в истории человека, добровольно изгнавшего себя из общества и сделавшегося городским затворником. Словно в дурном сне зритель путешествует по кварталу, в котором живут одни такие затворники. Метафора получилась прозрачная и жутковатая. Распад человечества на элементарные частицы проще всего почувствовать именно в гигантских городах вроде Токио. Вопрос только в том, является ли этот процесс необратимым. По Джун-хо Бон не является: у каждого из нас где-то есть кнопочка под названием «Love», и если ее нажать, образуется маленький коллектив из двух человек... Ответ на то, как эту кнопку найти, если она не вытатуирована на коже, кореец не дает. Токио!