«Призраки Гойи»: Разум и чудовища

Антон Сидоренко, 20 июня 2007 г.

В давние времена, когда телевизор и фотографию еще не изобрели, люди видели удаленные от них во времени и пространстве события глазами художников.

Большая часть истории человечества выглядит для нас так, как ее воспринимал разум и фантазия творцов вроде Франсиско Гойи. Его «Капричос», оригиналы которых привозили в Минск в 1998 году, передают нам дух Испании конца ХVIII века: отсталой, патриархальной монархии с устаревшей моралью и свирепствующей инквизицией. Именно такой фон выбрал для своего нового кино молчавший долгие пять лет Милош Форман — автор «Пролетая над гнездом кукушки», «Амадеуса» и «Рэгтайма» (эти фильмы минчане могли посмотреть в мае в киноклубе «Феномены кино» в кинотеатре «Ракета»).

Свободолюбивый чех, много лет живущий в Штатах, в прошлом уже пользовался любимой эпохой Эдварда Радзинского, чтобы рассказать вневременные притчи о людях, выделяющихся из остального общества. Его «Амадеус» — увлекательная история на тему Гения и Злодейства, а «Вальмон» — рассказ о Белой Вороне, судьба которой печальна даже в самом высшем обществе. «Призраки Гойи» Форман снимал тоже в Европе, на родине великого живописца. Фильм и начинается как со вкусом сделанный байопик. Гойя пишет портрет старой, уродливой королевы, которая мнит себя молодой и красивой. Но художник остается верен правде, и королева недовольно покидает мастерскую, увидев готовое полотно.

Как и Гойя, Форман остается верным себе и в течение дальнейших полутора часов демонстрирует нам подлинное лицо человечества. А человек, по Форману, бывает разным. Но неизменно увлекающимся своими страстями. Противоречивость человеческой натуры, ее зависимость от собственного характера, внешних обстоятельств — главная тема фильма.

Стеллан Скарсгорд в фильме «Призраки Гойи»

Швед по происхождению Стеллан Скарсгорд играет благородного, последовательного, но несколько осторожного художника, главная задача которого — быть великим посредником между Историей, творящейся у него на глазах и нами, его зрителями. Гойя становится невольной причиной трагедии и пытается ее исправить: инквизитор брат Лоренцо в гениальном, демоническом исполнении Хавьера Бардема, замечает в мастерской художника портрет юной дамы и в порыве вожделения заточает ее в темницу. В темнице идет сплошное садо-мазо: Лоренцо пытает девушку на дыбе (обнаженная Натали Портман диво как хороша!) и вымогает у нее показания в скрытом иудействе, а потом и сливается с ней в сексуально-религиозном экстазе на грязной соломе подземной камеры. Гойя весь фильм пытается помочь героине Натали Портман. Сама Портман совершает в этой ленте актерский подвиг и играет сразу три роли, вписав фильм Формана как самый удачный в свою актерскую биографию. Одна из ее ипостасей — страшная старуха с кривой челюстью, которую выпускают из тюрьмы через пятнадцать лет, зрелище настолько сильное, что надолго отбивает аппетит.

Но аппетит пропадает и от того, что Форман снял уж очень современное кино. Тайная палата из его ленты — ужасная метафора любой всесильной спецслужбы из любого времени и любой страны. Каждый испанец во времена Гойи, несмотря на положение в обществе, мог на долгие годы, а то и навсегда пропасть в подвалах инквизиции по абсурдному обвинению (не ешь свинину — скрытый иудей, читаешь Вольтера — скрытый безбожник). Форман, чьи молодые годы прошли в параноидальной атмосфере тоталитарного государства, прекрасно передает ее ощущения. Боязнь инакомыслия, костность и закрытость приводят испанскую монархию к краху. Войска соседнего государства со свойственной молодой буржуазии агрессией быстро отделяют кастильских мух от арагонских котлет и оккупируют страну. И здесь Форман с неприкрытым сарказмом критикует американский бушизм и его вторжение в Ирак. Режиссер фактически издевается над вице-президентом Чейни и вкладывает в уста французских насильников и мародеров речи о том, что население будет с цветами приветствовать «освободителей», принесших в Испанию «Свободу, Равенство и Братство» и прочие небесспорные прелести демократии. Как известно из истории, испанцы яростно сражались с оккупантами всеми доступными партизанскими методами.

Натали Портман и Хавьер Бардем в фильме «Призраки Гойи»

Фильм, вообще, очень богат на всяческие параллели. В какой-то момент брат Лоренцо внезапно оказывается во главе оккупационных властей, изменив и Богу и собственному народу. Таким образом, хотя знамена и лозунги меняются, власть все равно остается в руках одних и тех же подонков. И этому тезису Формана приходится верить, вспомнив трансляцию последней Пасхи и стройные ряды бывших партийных боссов, дружно выстроившихся вдоль иконостаса с самыми толстыми в городе свечками. Великий Гойя, а вслед за ним Милош Форман и мы с вами вынуждены наблюдать аморальную, болезненно извращенную природу власти, которой вторит тупое безумие толпы, наблюдающей за очередной казнью на рыночной площади.

Форман не был бы Форманом, если бы не скрасил нам все эти нерадостные выводы своим знаменитым юмором, благодаря чему такой сложный фильм так легко смотреть. Следуя принципу еще одного великого человека из XVIII века, режиссер спешит посмеяться буквально над всем, чтобы мы с вами не заплакали. Брат Лоренцо оказывается забавно скуп, когда Гойя оглашает ему свой прейскурант. Когда Гойя глохнет, то вынужден пользоваться услугами очень смешного переводчика. Дорогого стоит и вставной эпизод с братом Наполеона Жозефом, который выбирает картины из испанского королевского собрания для отправки в Лувр. Более традиционный Веласкес брату французского императора понравился, и поэтому испанцы любуются им сейчас только приезжая в Париж. А вот Босх и его «Сад земных наслаждений» Жозефом отвернут как «непонятный» и украшает сейчас мадридский Прадо. Но в целом юмор Формана с годами стал гораздо более жестким и, как и гравюры Гойи, перетек в едкую сатиру.

Финальные кадры фильма с трупом Лоренцо и провожающей его сумасшедшей с ребенком запоминаются надолго. Они чем-то напоминают финал «Ночного портье» Лилианы Кавани. Вопреки венчальным словам священника «смерть их соединяет». Форман не находит в своем фильме места любви. Жизнь его героев полна страданий и мучений, и даже самый лучший художник не может выразить на холсте ее смысл.