«Морфий»: Вколите колдовства

Антон Сидоренко, 19 января 2009 г.

С каждым фильмом стиль Алексея Балабанова становится все кристальнее и яснее, а паноптикум разоблачаемых человеческих пороков и недостатков все обширнее и безнадежней.

Если верить тому, что произведение искусства не что иное, как отражение комплексов творца, то Балабанова можно только пожалеть. С непоколебимым упорством он раз за разом демонстрирует миру изнанку человеческого существования. Из кадра в кадр у российского режиссера переходят бандиты, сексуальные маньяки, трусы, стяжатели, а также, в обязательном порядке, алкоголики и наркоманы. Последние в балабановском паноптикуме занимают, безусловно, почетное место. Равно как и сам порок, таинственный и беспощадный, спасения и милости от которого ждать совершенно бессмысленно.

Фильм «Морфий» о зависимости. То есть, не в буквальном смысле слова о зависимости организма от проклятого опиата, а об подчинение воли человека внешним обстоятельствам, кошмарным в своей обыденности. Балабановский доктор Поляков приезжает в занесенную снегом провинциальную Россию, чтобы окончательно там расчеловечиться. Процессу деградации личности способствует не только безжалостный наркотик, но и сама провинция — глухая, безнадежно отсталая, из средневекового невежества разом переброшенная в революционное варварство. Судя по «Морфию», Балабанов справедливо считает русскую революцию каким-то болезненно-уродливым состоянием общественного организма. Молодой доктор-герой и его гибель явно олицетворяют выродившуюся интеллигенцию, в бедах которой она повинна в первую очередь собственным порокам. А уж причина этих пороков — бесконечные зима, скука, одиночество.

Ингеборга Дапкунайте и Леонид Бичевин в фильме «Морфий»

Герои практически всех фильмов Балабанова на типичного чеховского интеллигента никак не похожи. Они люди деятельные, молодые, в рефлексию не погруженные. Вероятно, «Записки юного врача» Михаила Булгакова и привлекли режиссера своим энергичным героем, который фактически в одиночку бесконечно спасает жизни, несет свет и знание в сонную провинцию, где и свет, и знания ни даром, ни за деньги не нужны. При этом Поляков не озабочен недавним студенческим идеализмом. Он не стремиться улучшить жизнь в целом, для него навести порядок в больнице — и достаточно. Точно так же и Землемер в балабановском «Замке» пятнадцатилетней давности всего лишь хотел честно зарабатывать деньги своим ремеслом.

Леонид Бичевин в роли молодого доктора очень близок Николаю Стоцкому в роли Землемера. Только в отличие от кафкианского абсурда, который удалось разложить по полочкам в 1994-м Балабанову в «Замке», в «Морфии» властвует замосковская Россия. По-своему она круче любого Кафки, и пленных предпочитает не брать. Провинциальную Россию Балабанов передает не через сани и лапти, а через людей. Уродливых, порочных, но таких близких, узнаваемых. Медсестра Ингеборги Дапкунайте или фельдшер Андрея Панина пришли к нам не из 1917-го, а из 2008-го. И жуткий комиссар Горенбург, еще одна жертва провинциальной зависимости, тем более. Кстати, именно персонаж Юрия Герцмана послужил поводом для обвинения Балабанова в антисемитизме, что только добавило «Морфию» скандальной славы. Если разобраться, дополнительная реклама фильмам Балабанова уже и не нужна. Показ «Морфия» в Минске идет не в самом крупном зале, хотя «Брат-2» или «Война» в свое время собирали тысячные аудитории. Балабанов остался верен своему почерку, публика изменилась. Публика стала менее экстремальной, а картины Балабанова рассчитаны на максимальные эмоции.

Кинематограф Алексея Балабанова хорош тем, что обходится без лишнего морализаторства. Выводы из «Морфия» делает каждый сам для себя. И эти выводы находятся уже за пределами киноэкрана.