«Танец реальности»: Папа из командировки

Антон Сидоренко, 20 августа 2014 г.

У большинства режиссеров сложные отношения с реальностью. В то, что реальность все равно не перебороть, самые упорные из них начинают догадываться только близко к пенсии, а то и к самому финалу творческой карьеры.

Вот и Алехандро Ходоровски, почетный enfant terrible мирового экрана, проклятый киноистеблишментом и восторженно почитаемый синеманьяками, признал свое поражение.

Свой предыдущий фильм Ходоровски снял аж два десятилетия назад. Но и до этого не часто баловал внимание поклонников новыми работами. Что неудивительно: ранние и самые знаменитые фильмы Ходоровски — феномен, порожденный сумасшедшими шестидесятыми, безумные сны наяву, в которых эпатаж занимает не меньшее место, чем собственно искусство.

Наверное, именно поэтому в когорту великих мастеров он так и не попал. Но попал в историю, которую решил оживить на старости лет по принципу «у каждого свой Амаркорд». В «Танце реальности» на экране проносятся все страхи и мифы 1960-х, включая увлечения фрейдизмом и сталинизмом. Есть в ленте и портреты вождей, ярко выраженный эдипов комплекс и любимые Ходоровски экзотические живописные массовки вроде группы жутковатых инвалидов-ампутантов или толпы нищих с зонтиками.

Автобиографический экскурс в собственное детство у Ходоровски получился куда менее сумасшедший, чем его самые знаменитые картины «Крот» и «Священная гора». Режиссер уже не насилует реальность, пытаясь соперничать с Дали и Бунюэлем, а просто раскрашивает свое чилийское детство в цвета, достойные пера покойного Габриеля Гарсия Маркеса.

Йеремия Гершковиц, Памела Флорес и Бронтис Ходоровски в фильме «Танец реальности»

Магический сюрреализм Ходоровски, с которым он следовал по жизни, в «Танце реальности» превратился в магический реализм, который мы и привыкли ожидать от латиноамериканских творцов. По теперешним временам приемы гротеска и буффонады, которые Ходоровски вынес из своих лучших времен, выглядят едва ли не детскими. Бешеной силы в авторском почерке режиссера явно поубавилось, а внутреннего спокойствия и мудрости прибавилось. Появляющийся в кадре время от времени как дублер своего юного альтер эго, сам Ходоровски даже внешне напоминает умудренного жизнью патриарха, который так и не смог перебороть существующий порядок вещей и почел за лучшее с ним примириться. Один из самых главных бескомпромиссных бунтарей в истории кино, теперь он словно иронизирует над самой идеей бунтарского сознания, умудряясь при этом быть неожиданным и интересным.

Ходоровски ведет от самого своего истока: причудливыми метафорами и с определенной горечью иллюстрирует семейные страхи и комплексы, часть из которых его еврейские родители вывезли откуда-то с территории бывшей Российской империи.

«Танец реальности» — роман воспитания, который рассказывает о детстве, прошедшем на фоне абсолютно понятных и вечно актуальных для любой страны третьего мира вещей и событий. Чувствуется, что за прошедшее более чем полвека Ходоровски миллион раз вспомнил и проанализировал внутренние травмы своего детства. Но, вот она, примета художника, превратил их в ряд ослепительных метафор.

Кадр из фильма «Танец реальности»

Режиссер смеясь расстается со своим чилийским детством. Сакральные фигуры Матери и Отца у него имеют иронические черты. Причем, Ходоровски замыкает круг, доверив играть роль своего отца родному сыну Бронтису. Второй сын, Адан, — автор музыки к фильму, впрочем, слегка смахивающей на саундтрек Вангелиса к «Горькой луне» Романа Полански.

По количеству светлой грусти и музыкальности интонации «Танец реальности» сделал бы честь и грузинскому и югославскому кинематографу в пору их наивысшего расцвета. В фильме есть элемент не только семейной, но и политической притчи. Определенные моменты «Танца реальности» сделали бы честь и позднему Абуладзе, и раннему Кустурице. Словно и не было десятилетий простоя — Ходоровски снял, возможно, самое совершенное детище в своей творческой карьере. Консервативно настроенные критики из шестидесятых-семидесятых (все, видимо, ныне покойные) сейчас могли бы торжествовать: форма и содержание у Ходоровски наконец-то уравновесили друг друга. И хотя последняя четверть картины драматургически несколько провисает, «Танец реальности» смотрится куда более совершенным, чем мутные арт-хаусные потуги режиссеров более молодых поколений.

Для постсоветского русскоязычного зрителя «Танец реальности» — это еще и вечно актуальное погружение в декорации страны третьего мира, которой Чили была (как и сейчас, впрочем) во время одного из самых ярких персонажей фильма, диктатора Ибаньеса. Мир разодетых собак, марширующие нацисты и стокгольмский синдром в карнавальной версии Ходоровски, как и название родительского магазина «Casa Ukrania», выглядят, конечно, абсурдно. Но после «Танца реальности» становится как никогда понятным, что абсурд и ирония — защитная реакция, лучше которой не найдешь.