Жизнь богемы

Три товарища: поэт-француз, композитор-ирландец и художник-албанец, удивительно похожий на режиссера Тарковского,обитают даже не в ретро-Париже, а попросту в Париже из фильмов 30-х - 40-х. Они ходят туда-сюда, умно разговаривают, надувают щеки, пьют... Но вот пьют они совершенно божественно.
Собственно придраться к Каурисмяки невозможно: "Жизнь Богемы" - вполне адекватный римейк какой-то там оперы(!), не смотрите, что герои небриты и изрядно смахивают на бомжей, зато их глаза наполнены светом... - нет, ни чем они не наполнены, герои, похоже, и правда бомжи.
Стеб, главную родовую отметину 90-х, Каурисмяки довел до какой-то последней черты: в фильме нет вообще ничего серьезного, равно как, впрочем, и нет ничего несерьезного. Есть актеры с дубовыми лицами, сценарий с квазикретинскими репликами, абсолютно картонный Париж, периодически сменяющийся Парижем настоящим и вполне современным. Но есть и удивительная светлая печаль в лице Кати Оутинен, прозрачные пейзажи, тончайшая смена интонаций. Одну из ролей в фильме исполняет некто Лайка (собака, в титрах так прямо и написано: "Луи Малль, Лайка"), а играет она - внимание - ну, конечно же Бодлера. Но когда этот самый Бодлер бредет со свои хозяином ("Тарковским" - как вам такой ход?) по кладбищу, это почему-то пробирает до глубины души.
В конце концов в фильме есть лучшая на свете пародия на "Зеркало": когда Жан-Пьер Лео (!) спрашивает у "Тарковского" (!!), что за усатый мужик изображен у того на картине, "Тарковский" признается: "моя мама"(!!!). Ну разве не прелесть.