«Кожа, в которой я живу»: Категория «Би»

Антон Сидоренко, 26 сентября 2011 г.

Возраст редко приносит бодрость и веселье, а чаще недуги и расстройства. Вот и Альмодовара поспешили объявить выдохшимся и помрачневшим. Правда, режиссер сам с готовностью дает повод посудачить педро-пессимистам — его новое кино словно призвано лишний раз напомнить зрителю о бренности всего сущего.

Не ставшая сенсацией, но принятая, кажется, куда более приязненно каннской торсидой, чем предыдущий опус, картина «Кожа, в которой я живу» — интересный шаг пиренейского мэтра в сторону так притягательного для зрителя нуара. В сущности, признаки этого специфического стиля проглядывали в самой последней явной удаче Альмодовара — «Возвращении», где уже не было ярких карнавальных красок, которыми обычно славится испанское кино, а сюжет был основан на верном спутнике нуара — криминале.

Впрочем, криминал и его действующие лица всегда были на уме у Альмодовара, певца маргинального образа жизни и иллюстратора отклонений от обывательских норм поведения. Тем более примечательно, что в новом фильме режиссер отказался от милых сердцу наркоманов, проституток и о, это невероятно, трансвеститов. Его больше не интересуют мужчины, которые притворяются женщинами. Альмодовар пошел дальше и прямо в кадре сделал из мужчины полноценную женщину. Тем самым еще раз высказавшись в пользу остромодной теории, по которой половая оболочка никак не связана с внутренней сущностью индивидуума.

Елена Анайя и Мариса Паредес в фильме «Кожа, в которой я живу»

Обычно такое показывают в субботу вечером по НТВ под рубрикой типа «Катастрофы человеческого тела». Альмодовар, однако, пытается шокировать зрителя не количеством красной жидкости в кадре, а самой мыслью о том, что современная медицина может сделать с человеческим телом все, что пожелает. Дело лишь в уровне мастерства хирурга, его отношениях с моралью, а также в сознании того, над кем ставят смелый эксперимент. Благо, делать опыты над собственной внешностью сейчас в порядке вещей: шрамирование и татуаж стали банальщиной, цивилизованный обыватель готов к куда более серьезным экспериментам со своим телом...

Экспериментирует и сам Альмодовар, предлагая зрителю стилизацию под фантастический нуар с научно-медицинским оттенком. «Кожа, в которой я живу» довольно серьезное отступление от привычного для режиссера стиля, ведь в фильме все любимые образы и приемы режиссера бродят холодными призрачными тенями. Альмодовар-автор здесь вполне узнаваем, хотя и плотно укутал свою авторскую иронию в слоистое одеяло образов и штампов. Из-за такой маскировки он потерял львиную долю своей обычной энергии, на что и прореагировали разочарованные почитатели, провозгласившие закат любимого автора.

Елена Анайя в фильме «Кожа, в которой я живу»

А тот, меж тем, просто отказался играть в привычные для себя схемы, предложив зрителю сложносочиненный тест на чувство юмора. Эксперимент не совсем удался — стереотипы в кино весьма живучи, и большинству поклонников на этот раз действительно непонятно, шутит Альмодовар или стал зверски серьезен. Альмодовар всегда любил черный юмор, но в этот раз весь фильм — какая то уж совсем жуткая и мрачная ирония, с ходу доступная только любителям кэмпа с большим стажем.

Альмодовар, к тому же, враз перестал быть испанским, представ куда более европейским и даже голливудским. Он опять играется со своими детскими воспоминаниями о картинах классического Голливуда, на которых был воспитан, и мотивы из которых которые не раз до этого эксплуатировал. Но заимствовал он до этого куда боле изобретательно. И в новой ленте удачным можно считать лишь появление Антонио Бандераса в виде какого-то Доктора Зло из второразрядного научпопа семидесятых. Тема бисексуальности, таким образом, здесь освещена с помощью приемов самого типичного би-муви, которым было принято восхищаться у киноманов несколько лет назад.

Самому Альмодовару «Кожа, в которой я живу» надо записать, скорее, в актив: не всякому автору дано эволюционировать после тридцатилетней карьеры. Другое дело, в какую сторону дрейфует один из самых известных европейских авторов, и готов ли его принят зритель без его прежней витальности.